Об этой дате упоминалось лишь в нескольких газетах. «Интеллектуалы» и критики считали его стихи примитивными, обвиняя поклонников в отсутствии вкуса, но сборники стихов расходились миллионными тиражами (при жизни поэта было издано 47 стихотворных сборников и прозаических произведений), во время гастролей он собирал многотысячные залы, миллионы людей знали его стихи наизусть. Еще в молодости, до начала своей поэтической карьеры, он полностью потерял зрение.
Русский и советский поэт Эдуард Асадов родился в армянской семье 7 сентября 1923 года в туркменском городе Мерв. Его отец Арташес Асадьянц еще до революции примкнул к партии социалистов-революционеров, но в 1918 году перешел на сторону большевиков, прошел гражданскую войну, командовал ротой, был комиссаром полка, некоторое время работал в ЧК, а после войны осел в Туркестанской АССР, работая простым учителем, где с семьей и прожил до своей кончины в 1929 году. После его смерти Эдуард Асадов с матерью перебрались в Свердловск, а оттуда в Москву. Причем до войны Асадовы проживали в комнатке в коммунальной квартире в знаменитом и поныне очень престижном доме Исакова на Пречистенке. А дальше было обычное советское детство – школа, пионерия, комсомол. Школьный выпускной вечер у Эдуарда Асадова прошел 15 июня 1941 года. Асадов так вспоминал то лето своего поколения в послевоенных стихах:
Все для Сергея пело и смеялось:
Деревья, птицы, ширь, голубизна,
И вдруг, как бомба, словно разорвалось,
Короткое и страшное: ВОЙНА!..
На фронт Асадов ушел добровольцем. Воевал под Ленинградом, на Северном Кавказе, на Украине и в Крыму, где и произошло то, что разделило жизнь Эдуарда на до и после. Начало решающего штурма Севастополя маршал Василевский назначил на 5 мая 1944 года. Красная армия приостановилась перед решающим штурмом города-крепости. На передний край выдвигалась тяжелая артиллерия и штурмовые батальоны, туда нескончаемым потоком шли конвои со снарядами, патронами и другими боеприпасами. В ночь с 3-го на 4 мая командиром одного из таких конвоев был назначен молодой лейтенант Эдуард Асадов...
Так о произошедшем вспоминал командир Асадова – командующий артиллерией 2-й гвардейской армии генерал-лейтенант Иван Стрельбицкий: «Эдуард Асадов совершил удивительный подвиг. Рейс сквозь смерть на старенькой грузовой машине, по залитой солнцем дороге, на виду у врага, под непрерывным артиллерийским и минометным огнем, под бомбежкой – это подвиг. Ехать почти на верную гибель ради спасения товарищей – это подвиг... Любой врач уверенно бы сказал, что у человека, получившего такое ранение, очень мало шансов выжить. И он не способен не только воевать, но и вообще двигаться. А Эдуард Асадов не вышел из боя. Поминутно теряя сознание, он продолжал командовать, выполнять боевую операцию и вести машину к цели, которую теперь он видел уже только сердцем. И блестяще выполнил задание».
Месяцы медсанбатов, двенадцать операций. Жизнь медики поэту спасли, но спасти зрение было, увы, невозможно. Изуродованное осколками лицо навсегда скрыла черная маска, которую Асадов не снимал до конца жизни. В автобиографической поэме «Снова в строй» через своего лирического героя Асадов описывал свои ощущения в те дни:
Сон или бред приходит наяву:
Вдруг свет блеснет, слышны знакомых речи.
И снова мрак... Санпоезд мчит в Москву.
А что в Москве? Мучительные встречи.
Нет, этих встреч никак не избежать.
В который раз он представлял с тоскою,
Как, покачнувшись, дико вскрикнет мать.
Он тоже... Он не вынесет такое.
Сестра все чаще думала над тем,
Как поддержать, как укрепить в нем веру.
Нет зрения совсем у офицера,
И он почти не говорит ни с кем.
После полутора лет госпиталей молодой орденоносный слепой офицер в 1946 году поступает в Литературный институт им. А.М. Горького. И свои первые публикации он делает еще на студенческой скамье. Впоследствии Асадов так вспоминал о своей первой публикации: «Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днём, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что ещё не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако какой бы ни была твёрдой воля у человека, с каким бы упорством ни шёл он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в своё дело, подлинный успех ему ещё не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны способности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе.
Никогда не забуду этого 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома учёных номер журнала «Огонёк», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!»
В 1951 году Эдуард Асадов с отличием окончил Литературный институт, в том же году вступил в партию, но главное, после выхода его первого сборника стихов «Светлая дорога» Асадов был принят в Союз писателей СССР. К поэту практически сразу пришла всесоюзная слава.
Счастливо сложилась и личная жизнь Асадова: на одном из творческих вечеров он встретил свою любовь – Галину Разумовскую. Они прожили в счастливом браке многие годы. Ей он посвятил одну из лучших своих поэм – «Галина».
Чем муж и жена меж собой различаются?
Жена – это та, что всегда подчиняется,
А муж – это тот, кто сильнее слона
И делает все, что захочет она.
Эдуард Асадов – человек удивительной судьбы, фронтовик, потерявший зрение на войне, который наперекор судьбе и обстоятельствам остался не сломлен.
Все, что смогу, ощупаю руками,
В бой с мраком вступит память, как боец,
Я память подновлю друзей глазами,
Я буду видеть сердцем, наконец!
Вопреки всему Асадов писал оптимистичные, светлые и добрые стихи, писал о любви, о жизни, о войне. Пусть некоторые к его творчеству относились иронично (например, его коллега, поэт Евгений Евтушенко, открыто высмеивал «глупых» женщин «с парой асадовских строк под кудряшками»), но на его стихах выросло не одно поколение советских людей.
Не стало Эдуарда Асадова 21 апреля 2004 года. Похоронен поэт в Москве на Кунцевском кладбище, рядом с могилами его матери и любимой супруги Галины Валентиновны. Он завещал похоронить свое сердце отдельно – в Севастополе, на Сапун-горе, там, где в бою он потерял зрение, но, увы, выполнить его последнюю волю не удалось.
__________________________________________________________________________
«Вечер в больнице»
Бесшумной черною птицей
Кружится ночь за окном.
Что же тебе не спится?
О чем ты молчишь? О чем?
Сонная тишь в палате,
В кране вода уснула.
Пестренький твой халатик
Дремлет на спинке стула.
Руки, такие знакомые,
Такие, что хоть кричи! –
Нынче, почти невесомые,
Гладят меня в ночи.
Касаюсь тебя, чуть дыша.
О господи, как похудела!
Уже не осталось тела,
Осталась одна душа.
А ты еще улыбаешься
И в страхе, чтоб я не грустил,
Меня же ободрить стараешься,
Шепчешь, что поправляешься
И чувствуешь массу сил.
А я-то ведь знаю, знаю,
Сколько тут ни хитри,
Что боль, эта гидра злая,
Грызет тебя изнутри.
Гоню твою боль, заклинаю
И каждый твой вздох ловлю.
Мама моя святая,
Прекрасная, золотая,
Я жутко тебя люблю!
Дай потеплей укрою
Крошечную мою,
Поглажу тебя, успокою
И песню тебе спою.
Вот так же, как чуть устало,
При южной огромной луне
В детстве моем, бывало,
Ты пела когда-то мне…
Пусть трижды болезнь упряма,
Мы выдержим этот бой.
Спи, моя добрая мама,
Я здесь, я всегда с тобой.
Как в мае все распускается
И зреет завязь в цветах,
Так жизнь твоя продолжается
В прекрасных твоих делах.
И будут смеяться дети,
И будет гореть звезда,
И будешь ты жить на свете
И радостно, и всегда!
«Баллада о друге»
Когда я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма, –
Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого щуплого Лешку –
Парнишку-наладчика с «Красной Розы»…
Дом два по Зубовскому проезду
Стоял без лепок и пышных фасадов,
И ради того, что студент Асадов
В нем жил, управдом не белил подъездов.
Ну что же – студент небольшая сошка,
Тут бог жилищный не ошибался.
Но вот для тщедушного рыжего Лешки
Я бы, наверное, постарался!
Под самой крышей, над всеми нами
Жил летчик с нелегкой судьбой своей,
С парализованными ногами,
Влюбленный в небо и голубей.
Они ему были дороже хлеба,
Всего вероятнее, потому,
Что были связными меж ним и небом
И синь высоты приносили ему.
А в доме напротив, окошко в окошко,
Меж теткой и кучей рыбацких снастей
Жил его друг – конопатый Лешка,
Красневший при девушках до ушей.
А те, на «Розе», народ языкатый.
Окружат в столовке его порой:
– Алешка, ты что же еще неженатый? –
Тот вспыхнет сразу алей заката
И брякнет: – Боюсь еще… молодой…
Шутки как шутки, и парень как парень,
Пройди – и не вспомнится никогда.
И все-таки как я ему благодарен
За что-то светлое навсегда!
Каждое утро перед работой
Он к другу бежал на его этаж,
Входил и шутя козырял пилоту:
– Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..
А лифта-то в доме как раз и не было.
Вот в этом и пряталась вся беда.
Лишь «бодрая юность» по лестницам бегала,
Легко, «как по нотам», туда-сюда…
А летчику просто была б хана:
Попробуй в скверик попасть к воротам!
Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!
Плечи Алешкины и спина!
И бросьте дурацкие благодарности
И вздохи с неловкостью пополам!
Дружба не терпит сентиментальности,
А вы вот, спеша на работу, по крайности,
Лучше б не топали по цветам!
Итак, «лифт» подан! И вот, шагая
Медленно в утренней тишине,
Держась за перила, ступеньки считает:
Одна – вторая, одна – вторая,
Лешка с товарищем на спине…
Сто двадцать ступеней. Пять этажей.
Это любому из нас понятно.
Подобным маршрутом не раз, вероятно,
Вы шли и с гостями и без гостей.
Когда же с кладью любого сорта
Не больше пуда и то лишь раз
Случится подняться нам в дом подчас –
Мы чуть ли не мир посылаем к черту.
А тут – человек, а тут – ежедневно,
И в зной, и в холод: «Пошли, держись!»
Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!
Сто двадцать – вверх и сто двадцать – вниз!
Вынесет друга, усадит в сквере,
Шутливо укутает потеплей,
Из клетки вытащит голубей:
– Ну все! Если что, присылай «курьера»!
«Курьер» – это кто-нибудь из ребят.
Чуть что, на фабрике объявляется:
– Алеша, Мохнач прилетел назад!
– Алеша, скорей! Гроза начинается!
А тот все знает и сам. Чутьем.
– Спасибо, курносый, ты просто гений! –
И туча не брызнет еще дождем,
А он во дворе: – Не замерз? Идем! –
И снова: ступени, ступени, ступени…
Пот градом… Перила скользят, как ужи…
На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.
– Алешка, брось ты!
– Сиди, не тужи!.. –
И снова ступени, как рубежи:
Одна – вторая, одна – вторая…
И так не день и не месяц только,
Так годы и годы: не три, не пять,
Трудно даже и сосчитать –
При мне только десять. А после сколько?!
Дружба, как видно, границ не знает,
Все так же упрямо стучат каблуки.
Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги…
Одна – вторая, одна – вторая…
Ах, если вдруг сказочная рука
Сложила бы все их разом,
То лестница эта наверняка
Вершиной ушла бы за облака,
Почти не видная глазом.
И там, в космической вышине
(Представьте хоть на немножко),
С трассами спутников наравне
Стоял бы с товарищем на спине
Хороший парень Алешка!
Пускай не дарили ему цветов
И пусть не писали о нем в газете,
Да он и не ждет благодарных слов,
Он просто на помощь прийти готов,
Если плохо тебе на свете.
И если я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма, –
Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого, щуплого Лешку,
Простого наладчика с «Красной Розы»…
