Это удивительная книга не имеет возрастных ограничений. Она легка и понятна как подростку, так и взрослому человеку. Ценна она в первую очередь тем, что полностью автобиографична. Это не выдуманная история, не пересказ с чужих слов, а история жизни самого автора – австралийца Алана Маршалла (1902–1984), который лишился возможности ходить еще в раннем детстве из-за перенесенного полиомиелита, но благодаря удивительной стойкости характера не только научился прыгать через лужи, но и драться, скакать на лошади. А когда вырос, стал одним из самых знаменитых писателей Зеленого континента ХХ века.
Если вы опасаетесь, что в книге описаны ужасы и страдания маленького мальчика, то все с точностью наоборот. С первых минут знакомства с героем понимаешь, какой он смелый, открытый, любознательный, волевой, терпеливый. Конечно, он плакал от боли, когда ему пытались выпрямлять непослушные ноги малосведущие врачи из местных больниц. Но чувствуя бесперспективность лечения, он принял судьбу такой, какой она была ему уготована Всевышним. И начал смеяться над собственной неуклюжестью вместе с мальчишками. Если не мог идти, то полз за приятелями. Дрался с обидчиками на палках. С лучшим другом охотился на кроликов и даже сумел взобраться на потухший вулкан.
О чем же эта книга? О вере. О вере родителей в своего ребенка, о вере друзей в своего товарища, о вере ребенка, человека в свои силы. Маленький Алан не ставил себе никаких ограничительных рамок, а наоборот, все брал и брал новые высоты: научился плавать, сидеть верхом на лошади и впервые отправился в путешествие без родителей.
Это книга о силе, которая ни на минуту не покидала его. Сила духа, которая присутствует в герое, передается и его родителям, которые гордятся своим сыном и делают все возможное, чтобы юный герой и после учебы в школе смог себя реализовать. Это книга и о мудрости, которая удивительным образом присутствует в друзьях Алана, переставших замечать его «особенности». И в очень мудрой маминой фразе, с которой она его встретила дома после больницы: «Сейчас у нас снова в доме двое мужчин, и мне уже не придется так много работать, как раньше».
Слово «калека» в моем представлении можно было отнести к другим людям, но никак не ко мне. Однако мне все чаще приходилось слышать, как меня называют калекой, и я в конце концов вынужден был признать, что подхожу под это определение. Но при этом я твердо верил, что, хотя другим людям такое состояние причиняет неудобства и огорчения, мне оно нипочем
