Версия для слабовидящих

Надо быть просто рядом

Благотворительный фонд «Стеша»

В первых числах июня 2023 года в Воронеже состоялся форум «Сообщество» Общественной палаты Российской Федерации, в рамках которого гостей знакомили с лучшими примерами местных гражданских инициатив в разных областях социальной сферы, в том числе с благотворительным фондом «Стеша». К офису мы приехали ближе к вечеру, изрядно уставшие после нескольких встреч. На пороге нас встретила сооснователь фонда Марина Олеговна Булгакова. Извинившись «за компактность помещения» (маленькая комнатка на первом этаже здания), она разместила нас всех, предложила чая и начала свой рассказ. Через минуту от усталости не осталось и следа: нас захватил вихрь воодушевления, энергии и эмоций, исходивший от этой женщины. Стало сразу понятно: этот человек может свернуть горы ради достижения сложнейшей цели – спасения маленькой человеческой жизни, когда, казалось бы, это уже невозможно.

До последнего бороться

Идею фонда я выстрадала сама. У моего третьего ребенка, дочки Стефании, вскоре после рождения начали подозревать генетическое заболевание. Ее исследовали и в России, и за рубежом, но так и не смогли выяснить толком, почему при сохранном интеллекте она так слаба физически, что даже не может держать голову. Улыбается, смеется, лепечет – ангелочек одним словом, но сил нет вообще. В полтора года в Москве ей сделали операцию, вживили титановую пластину для поддержки шейного отдела позвоночника, и с этого момента все пошло еще хуже. Стеша пережила 8 клинических смертей. После операции ее не смогли снять с аппарата ИВЛ, ее легкие начали накапливать углекислый газ, поднималась высокая температура, дело доходило до судорог. Это была наша первая реанимация, где Стеша лежала одна, нас пускали к ней на непродолжительное время. А она все время была в сознании! Не могла понять, почему рядом нет мамы, почему из нее торчат эти трубки и она не может разговаривать.

Мы с мужем за деньги сняли палату в этой больнице и каждый день к ней ходили. Иногда была хорошая смена врачей, которая пускала к ней на всю ночь. В целом, конечно, это было самое жуткое время моей жизни. В какой-то момент было принято решение установить ребенку трахеостому и отправить доживать по месту жительства. Тогда я впервые столкнулась с паллиативным статусом и сейчас считаю, что даже если вынесен приговор жить на аппарате, то это надо делать дома, родители должны стать лучшими реаниматологами для своего ребенка и до последнего бороться за то, чтобы он дышал самостоятельно.

Через соцсети я узнала про Научно-практический центр специализированной медицинской помощи детям имени В.Ф. Войно-Ясенецкого в московском районе Солнцево и обратилась туда за помощью. Первое время пришлось находиться там на коммерческой основе, поскольку мы были иногородними, но потом мне удалось через родственников прописаться в Москве – и стало полегче. Заведующий реанимацией Геннадий Германович Прокопьев стал для нас любимым другом, а собственно реанимация – вторым домом. Главное, я могла быть все время со Стешей. Привезла я ее пятикилограммовым мышонком с огромными печальными глазами. Она была уверена, что ее бросили, и даже не поворачивалась ко мне, когда я приходила. В Солнцево поначалу не могла поверить, что я с ней, три дня мне пришлось доказывать, что я больше никуда не уйду. Она меня до сих пор неохотно отпускает в командировки, звонит по видеосвязи, проверяет. Врачи мне сказали, что если вы лежите вместе с ребенком, то теперь должны делать все сами: менять трубки, санировать, ставить капельницы. Две недели мне хватило, чтобы пройти курс медсестры. Через 10 дней Стешу отключили от аппарата, еще через месяц закрыли трахеостому и выписали.

Но это не было счастливым концом. В Воронеже Стеша еще два раза попадала в реанимацию. Она стала опять накапливать углекислый газ, опять судороги. Здесь ее забрали на бронхоскопию, чтобы понять, что с ней происходит, и вернули вновь с трахеостомой после очередной клинической смерти. У нее же стоит конструкция в непосредственной близости от спинного мозга, ее нельзя переразгибать, а при проведении процедуры ее переразогнули – и организм встал. И пошло опять тяжелое время: аппарат «раздыхивает» ребенка полтора-два месяца, недели две мы дома, потом опять скапливается углекислый газ – и мы снова на два месяца в больнице. Я привыкла постоянно быть начеку: «Стеша, с тобой все в порядке?» Два года ушло на то, чтобы врачи поняли: ребенок копит углекислый газ в ночное время. Сейчас она спит на маске, сама все контролирует, напоминает: «Мама, токсиметр не забудь! Мама, воды в аппарат налила?»

Вообще я не сторонник максимальной реабилитации. Я наслаждаюсь тем, что я дома, что есть возможность каждый день обнимать и целовать свою дочь. И вы знаете, она совершенно счастливый человек, более того, она не ощущает себя больной. Однажды я при ней бросила кому-то фразу: «У меня у самой больной ребенок!» Так Стеша потом все допытывалась: «Мама, а кто у нас болеет? Вроде бы никто не кашляет…»

Врачи мне сказали, что если вы лежите вместе с ребенком, то теперь должны делать все сами: менять трубки, санировать, ставить капельницы.

За стенами реанимации есть жизнь

Из реанимации я вышла с идеей создать благотворительный фонд. Его устав я писала ночами под звуки работающей аппаратуры и мигание лампочек приборов. Но именно тогда возникла мысль помогать детям, которые вынуждены проводить в реанимации длительный срок. Там же очень серьезный режим. Мы были первыми в реанимации, кто выходил гулять. А как иначе? Ребенок же должен понимать, что за стенами реанимации есть жизнь. Как его мотивировать, как растить в таких условиях? Как бы тяжело мне ни было, я вставала раньше Стеши, красилась, приводила себя в порядок, чтобы с улыбкой встретить новый день ее жизни. Я всегда представляла, что пришла бы в ужас, если бы оказалась на месте Стеши и, спозаранку открыв глаза, увидела склонившуюся над собой черную от горя, страшную как смерть собственную мать. Поэтому про нас всегда говорили: «У Булгаковых просто балаган в палате». Реанимация – это единственное детское отделение в больнице, где тихо: большинство же пациентов на аппарате. И только у нас – «Смешарики» орут, я пляшу-пою. Врачи стали водить ко мне других родителей – за моральной поддержкой. Одна мама увидела у нас чипсы: «Ой, это же вредно!» Я ей говорю: «Слушайте, не вреднее, чем слоновьи дозы лекарств, которые здесь вливают. Давайте наших детей радовать всем, чем только можно».

Слово за слово, родители начали задавать вопросы, я – отвечать. Потом в соцсетях стала включаться в общение: одного направила, другому помогла, для третьего деньги нашла. Тогда я и поделилась мыслями о фонде с нашим воронежским врачом Андреем Анатольевичем Бердниковым, который тоже Стешу спасал. Он горячо поддержал эту идею и, более того, стал соучредителем фонда, взяв на себя все медицинские вопросы. Сфера деятельности тоже обозначилась сама собой. Всем помогать – это все равно что никому не помогать, а так как я за последнее время уже стала экспертом в области редких болезней и неустановленных диагнозов, то мы решили сосредоточиться на орфанных заболеваниях. К тому времени я прочитала много литературы по генетике, книг, научных статей, сама их переводила на русский язык. И когда концепция фонда была готова, мы стали ломать голову над названием и слоганом. Выручил Андрей Анатольевич: «Кто тебя сподвиг на это дело? Не было бы Стеши – не случилось бы и фонда! Вот так и назовем!» А слоган предложила моя сестра: «Я сегодня такую фразу вычитала в VK, легко западает: «надо быть просто рядом». И у нас тут же все стало на свои места. К слогану добавили начало: «Помогать легко и приятно, а главное, надо быть просто рядом».

Из реанимации я вышла с идеей создать благотворительный фонд. Его устав я писала ночами под звуки работающей аппаратуры и мигание лампочек приборов. Но именно тогда возникла мысль помогать детям, которые вынуждены проводить в реанимации длительный срок.

Подопечный Грибочек

Нашим первым подопечным стал Коля Грибов, Грибочек, как мы его называли. У него синдром «проклятия Ундины» – днем он совершенно нормальный ребенок, а ночью, когда засыпает, все функции организма отключаются. Поэтому ночью без ИВЛ он не может жить. Мама его из Тверской области. Он оказался в реанимации, которую мы со Стешей прошли, и мне позвонили оттуда, поскольку выписывать его без аппаратуры невозможно, а аппарат ИВЛ стоит огромных денег. Мне удалось пробиться на НТВ с этой историей – и за один эфир мы собрали необходимые средства не только на аппаратуру, но еще и на расходники на целый год вперед. С тех пор мы стали сотрудничать с НТВ и благодаря Коле спасли не одну человеческую жизнь!

Но судьба Грибочка все равно висела на волоске. Мама домой его не забрала. Более того, она перестала к нему приезжать. Отказывалась под надуманными предлогами. Мы поехали к ней в Тверскую область сами. Нашли ее избушку в деревне, она топилась дровами. Какой тут ребенок на ИВЛ?! Мама Грибочка, молоденькая совсем женщина, разводит руками: «Я сирота, жить мне больше негде». Мы в администрацию: так, мол, и так, у вас тут такая история, а вы бездействуете. Добились выделения ей квартиры. Уехали со спокойной душой.

Но ничего не изменилось. Коля наш продолжал расти в реанимации. Знаете, во время Великой Отечественной войны было понятие «сын полка». А Коля был «сын реанимации». Медсестры читали ему книжки, учили петь, танцевать, он бегал по палатам, озорничал, отключал аппаратуру, его ловили, наставляли. Мать все тянула резину: то «заболела», то «нет денег на проезд». Такое положение длилось долгие месяцы. В итоге его все же перевели в Вышний Волочек к отцу. Я чувствовала недоброе и поехала посмотреть, как он там. Его заперли в манеж, дали соску и, конечно же, упустили. Раньше он был на виду у всех, а тут, в дальнем углу… Он же дитенок, может и днем заснуть. Колю «проспали» дня через четыре, как я там побывала. И его пришлось обратно перемещать в московскую реанимацию. Я – к матери: «Откажись! Он же тебе не нужен», а она мне в ответ выдала правду: «Не могу, мы живем на его пенсию».

На федеральном уровне мы сейчас работаем над новой инициативой, позволяющей открывать финансирование до окончания полного сбора документов, потому что бывают такие случаи, когда промедление смерти подобно в буквальном смысле слова.

Снова помог телеэфир, программа «Мужское и женское». Когда мы вышли с рассказом об этой семье, полетели головы. Сняли с работы главу департамента соцзащиты Тверской области, мать лишили родительских прав и практически сразу появилась замечательная семья, усыновившая Колю. К тому же мы нашли способ, как спасти мальчика.

Операция по установке диафрагмального стимулятора, который в ночное время подает сигналы и дублирует мозг, стоит 10 с половиной миллионов рублей. Благодаря Коле мы помогли сделать такие операции четырем детям. При наличии стимулятора они имеют возможность жить абсолютно нормальной жизнью, даже спортом заниматься. Синдром «проклятия Ундины» – крайне редкое заболевание, несколько лет назад у нас в стране было 23 ребенка, сейчас точно не знаю. При поддержке фонда «Круг добра» мы инициировали регистрацию его как орфанного заболевания. И сейчас таких детишек «оперирует» «Круг добра», а мы помогаем выявлять заболевание, собирать документы. Кстати, на федеральном уровне мы сейчас работаем над новой инициативой, позволяющей открывать финансирование до окончания полного сбора документов, потому что бывают такие случаи, когда промедление смерти подобно в буквальном смысле слова. Если не прооперировать сегодня, то завтра будет уже поздно.

Когда концепция фонда была готова, мы стали ломать голову над названием и слоганом. Выручил Андрей Анатольевич: «Кто тебя сподвиг на это дело? Не было бы Стеши – не случилось бы и фонда! Вот так и назовем!» А слоган предложила моя сестра: «Я сегодня такую фразу вычитала в VK, легко западает: «надо быть просто рядом». И у нас тут же все стало на свои места. К слогану добавили начало: «Помогать легко и приятно, а главное, надо быть просто рядом».

Дружба с «Кругом добра»

Наш фонд «Стеша» дружит с «Кругом добра», мы проводим совместные мероприятия, круглые столы, что-то обсуждаем, предлагаем что-то свое. «Круг добра» всегда очень оперативен, все рассматривает, все решает, у него хорошая финансовая подушка. Поэтому мы даже не спешим объявлять сбор средств. Я вообще очень не люблю собирать деньги, особенно на карты нуждающимся. Вы можете сказать: «Как же так? Благотворительный фонд и все такое…» К нам часто приходят с просьбой собрать денег на лечение. Но я сначала испробую все возможности помочь имеющимися способами и, если не знаю как, попробую направить туда, где знают. Имея за плечами пятилетний опыт работы, я уже отличаю категоричные запросы мам от реальных потребностей их детей.

Сейчас мы работаем со всеми редкими заболеваниями, неуточненными диагнозами, дополняем «Круг добра» в случаях, когда, например, у них не входит в программу помощи реабилитация после операции. Изначально мы позиционировали себя как общероссийский фонд, поэтому мы оказываем поддержку не только жителям Воронежской области, но работаем по всей стране. Редкие заболевания потому так и называются, что они редкие. В Воронеже у нас около 15 подопечных. Остальные стекаются со всей страны.

Помощь детям из зоны СВО

А в феврале прошлого года, когда пошли первые эшелоны с беженцами из зоны СВО, мы приняли решение, что будем помогать и им, инвалидам в первую очередь. Начали поставлять необходимые вещи для первичных потребностей людей в пунктах временного размещения. В процессе общения с эвакуированными стали узнавать подробности, люди рассказывали о тех, кто остался на месте и нуждается в помощи. Так мы начали выезжать в Запорожье, на Донбасс. Очень помогали нам ребята военнослужащие. Я сама дочь военного, который прошел Афганистан, Чечню, я очень патриотично настроена. И я никогда не делю бойцов на добровольцев, ЧВК, мобилизованных, контрактников и т.д. Они все бойцы, и все молодцы. Для них мы организовали такую акцию: дети с инвалидностью писали письма на фронт. И посыл был такой: я тоже боец, хотя и не нахожусь на передовой, я борюсь со своим заболеванием ежедневно, а у вас есть возможность бороться не только за себя, но и за нас, за всех детей. И я видела, как громадные парни плакали, читая эти письма, слышала, как они говорили: «Я вернусь домой после СВО, я обязательно разыщу того, кто писал это письмо, я привезу ему подарки, я хочу обнять его» и т.д.

Далеко не все торопились эвакуироваться – «у меня тут корова» или «телевизор с диагональю 65», как я поеду? Была одна семья под Харьковом, которая взяла к себе более 20 детей из разрушенного детского дома. У них свое хозяйство: огород, скотина, генератор. Мы им привозили топливо. Жили хорошо, но фронт стал приближаться. Мы их уговаривали: поехали к нам, но они отказывались. Пока снаряды не начали рваться у них во дворе. Тут уже было не до разговоров: собрались и поехали. Но представляете, что сделали украинцы: нашли мать пятерых из этих детей, восстановили ее в родительских правах (а ведь она по какой-то веской причине была их лишена!) и она из Киева потребовала их вернуть! Пришлось возвращать матери, согласно действующим законам и соглашениям. Вот такая «гуманность по-европейски»!

А детей этих реально надо было еще и спасать по медицинским показаниям: у кого-то из них – почки больные, у кого-то – аневризма, и мы занимались их лечением. Но все-таки приключения этих неравнодушных людей закончились на мажорной ноте: 30 мая вся семья с приемными детьми из Харькова получила ключи от нового дома в Воронежской области.

Вот этим мы всем и занимаемся, если вкратце.

P.S. Когда Марина Булгакова закончила свой рассказ, у многих глаза блестели от слез. К чаю и угощениям никто не притронулся, про это просто забыли. Девушка из Мариуполя, представлявшая местное телевидение, подошла и спросила: «Марина Олеговна, можно вас обнять?» Мы расходились с чувством сопричастности, которое, как нам кажется, и помогает найти смысл жизни.

Текст: Андрей Кокарев

Фото: Евгения Россинская


  • E-mail:  
    Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в браузере должен быть включен Javascript.
© 2021-2024 «Я – МОГУ!»
Разработка сайта с в Peppers Digital
Свидетельство о регистрации СМИ: ПИ # ФС77-81932