Я рад, что по прошествии стольких лет мы стали ведущим центром детской физиотерапии в Польше и Европе, у нас много маленьких пациентов из России, Украины и Беларуси, но на самом деле к нам приезжают буквально со всего мира. Мы помогли сотням детишек, многие из них стали постоянными пациентами нашего центра, а также нашими близкими друзьями. Вот, как мы с тобой, правда, Тёма? Когда ты приехал к нам в первый раз?
В: В 2014 году. Уже семь лет назад. И с тех пор по два раза каждый год…
О: Вот видишь! Взаимная поддержка и понимание очень важны для детей и их родителей в борьбе с инвалидностью. Я действительно горжусь тем, чего мы добились!
Роды длились 12 часов, но все было хорошо. Ребенок нормально развивался до трех лет. К сожалению, тогда появились первые признаки детской эпилепсии – cиндром Веста. Развитие Оли затормозилось. У нее диагностировали церебральный паралич и лекарственно-устойчивую эпилепсию. Мы обратились за помощью к лучшим врачам. Думали найти лекарство, которое быстро бы вернуло Олю к норме и ищем его уже 20 лет…
Сильные атаки практически каждый день не позволяли Оле жить нормально. Поэтому мы уделяли много внимания реабилитации, чтобы улучшить ее состояние. Несколько месяцев в Польше и за границей мы занимались неврологической реабилитацией, но скоро поняли, что нигде нет занятий, которые отвечали бы всем нашим требованиям. И тогда решили заняться этим сами. Я бросил работу, и мы создали маленький семейный центр реабилитации для нас и наших друзей.
В честь моей дочери мы назвали его «Олинек».
В: Какие у вас специалисты и как вы их ищете? Есть ли специалисты, которые работают с первого дня?
О: У нас большая команда терапевтов, которые работают с нами с самого начала или с первых лет существования «Олинека». Коллектив складывался из самых лучших сертифицированных специалистов с многолетним опытом, которые освоили проверенные и признанные методы реабилитации (Бобата, Войта, ПНФ и многих других), а также терапии рук и зрения, психологии, неврологии. «Олинек» — это хорошо отлаженная машина, в которой каждый элемент необходим для нормального функционирования всего механизма. Мы ищем опытных людей, увлеченных детской терапией. Мы все играем в одной команде, цель которой — помогать детям с ограниченными возможностями здоровья.
Новые терапевты всегда проходят у нас трехмесячный испытательный срок. Координаторы терапии наблюдают за кандидатами и отслеживают их работу с ребенком. Сами терапевты часто говорят, что работа в «Олинеке» требовательна и не приемлет компромиссов. Стать участником группы «Олинек» — сложное дело.
Я требовательный человек, привык спрашивать как с себя, так и с других людей, поэтому в работе центра нет расхлябанности, никто не будет работать спустя рукава.
Как ты давно здесь работаешь?
Д: Около десяти лет. Мне рассказали о центре студенты, которые проходили здесь практику. Они знали, что я очень хочу заниматься с детьми. И я начала здесь стажироваться. А потом мне предложили работу уже на постоянной основе. Условия мне подошли, и я решила остаться. Тогда здесь было только 16 специалистов. Но к нам уже приезжало много иностранцев из Италии, Германии и Венгрии, были и русские из Калининграда. С годами «Олинек» сильно расширился.
Где ты училась?
Д: Где я только ни училась! Долгая история. По первому образованию я специальный педагог. Это такая своеобразная профессия… Я не должна сама вести урок, а только помогать в школе деткам со сложностями в обучении. Прямо на уроке. Еще учить детей взаимодействовать между собой. И когда я уже готова была работать с детьми, у которых очень много разных проблем, поняла, что без знании анатомии никуда. Пошла учиться в университете на OT – occupational therapist. Не знаю, как это будет по-русски. Трудотерапия, эрготерапия, в общем, социальная адаптация и восстановление двигательной активности и координации людей, потерявших способность двигаться. Училась еще пять лет. И сейчас я тоже постоянно учусь, посещаю разные курсы. В «Олинеке» есть такая практика – делиться опытом друг с другом. Обычно на брифинге, мы собираемся и подробно рассказываем, кто что нового узнал или увидел. Например, кто-то из нас прошел обучение, где-то был и рассказывает, как в другой стране решают эту проблему. Мы друг другу стараемся и в работе содействовать. Я могу посоветоваться с логопедом, как мне помочь ребенку, который не разговаривает, как донести до него нужную мне информацию.
А откуда ты хорошо знаешь русский язык?
Д: Тут научилась. Хотя в лицее у меня был курс. Но учитель часто болела, и занятий было мало. Я даже буквы толком не знала.
Первого пациента своего помнишь?
Д: Да, конечно. Это мальчик, 16 лет. Он приходил сюда на Томатис. И это был уже восьмой курс у него. Большие проблемы с памятью. Я посмотрела на него и спросила у мамы: «Вы приезжаете так далеко не первый раз, а результат-то вы видите?». Она ответила: «Ты считаешь меня такой глупой? Думаешь, я бы ездила, если бы не было результатов? Он раньше не мог глотать. Не мог есть самостоятельно. Пища поступала через зонд. Он давился слюной, и ему хотели делать операцию. Но как только закончили первый курс Томатиса, он сразу стал лучше глотать. Конечно, проблемы неврологического характера остались, но никто не ожидал таких видимых улучшений!». И эти слова мамы оставили глубокий след в моей душе. Я поняла, что мы можем реально помогать даже в очень тяжелых случаях.
А что самое сложное в твоей работе?
Д: Найти подход к ребенку. Договориться с ним. А главное – показать ребенку и родителю, на что он способен!
Есть ли ты отличия в реабилитации особенных детей из разных стран?
Д: Небольшие различия есть. В некоторых странах очень сильная поддержка от государства. Предоставляют все: вертикализаторы, коляски. Ребенок со всех сторон окружен отличным оборудованием, но реабилитационных занятий у него нет! Наличие специальной техники не решает всех проблем. Так, например, в Скандинавских странах бывает. Эти дети разъезжают на суперколясках, государство оплачивает ассистента, который ходит с ребенком гулять, в школу и может провести с ним выходные. Но такая система обрекает его остаться инвалидом навсегда! Эти семьи сильно отличаются от русских или польских, которые за свой счет оплачивают реабилитацию, и у них нет такого крутого оборудования. И вот они-то и заинтересованы больше всех в реабилитации.
Как ты отдыхаешь?
Д: Люблю ездить в разные страны, много путешествую. Играю на гитаре. Плаваю на каяке.
Как давно ты здесь работаешь?
А: В этом году будет восемь лет. После первого года обучения в Варшавском медицинском университете мне нужна была практика во время каникул. Я по интернету нашла объявление и пришла. Я всегда хотела работать именно с детьми. Университет я окончила, получила специальность физиотерапевта, но место работы не поменяла.
Помнишь своего первого пациента?
А: Да. Это был мальчик с генетическим заболеванием. Он был поляк. Тогда из России к нам мало кто приезжал. Сейчас он уже большой.
Родители часто боятся языкового барьера. Здесь многие терапевты (вы их называете тераписты) хорошо говорят по-русски, и ты в том числе. Ты его учила раньше?
А: Я учила русский язык три года в школе. Но, если честно, по русскому у меня была «двойка». Я думала, ну и ладно, не буду ее исправлять, мне ведь это никогда не пригодится. Но к нам стали приезжать родители из России, и надо было разговаривать с ними, с детьми. Я думаю, сейчас у меня была бы «пятерка» (смеется).
Многие едут именно сюда за лечением. Причем несколько лет подряд. Почему, как ты считаешь?
А: В других странах не такая интенсивная терапия. Например, родители из Украины или России, отвечая на мой вопрос, что вы делали раньше, отвечают – массаж. А массаж сам по себе не дает никакого результата. Расслабление и всё! А мышцы должны работать. Мы перенимаем опыт специалистов из разных стран Европы и Америки. Стараемся взять самое лучшее.
Да. Я вижу по соцсетям. У вас все время проходят курсы повышения квалификации.
А: Мы постоянно учимся. Это дорого, но мы хотим быть в курсе всего нового! Перенимать опыт, навыки специалистов из других стран. У нас очень хорошая команда разных специалистов. Мы комплексно подходим к проблеме.
Ты можешь определить, какие перспективы у твоего пациента, когда видишь его первый раз?
А: Не всегда, несмотря на большой опыт. Мы думаем так, а получается иначе. Когда результаты превосходят ожидания, радуются все: и родители, и мы, и сами дети.
Сейчас найти хорошего физиотерапевта тяжело. Нехватка людей, даже в вашем центре. Почему?
А: С детьми работать труднее, чем со взрослыми. Во-первых, взрослых не надо носить на руках. Во-вторых, работая с детьми, мы имеем дело еще с родителями, у которых разные пожелания. Иногда они хотят невозможного.
Тут находятся на терапии дети из разных стран. Они отличаются или похожи?
А: Все очень похожи своими проблемами. Без разницы из Польши или России пациенты. А основное отличие в том, что дети, которые начинают реабилитироваться только с пяти лет, сильно отличаются от тех, кто начал это делать раньше. Им намного труднее. Чем раньше начинаешь, тем лучше!
А к вам польские дети по направлению попадают или же за родительский счет?
А: Государство не выделяет средства на реабилитацию. Только за свой счет. Обычно, кто у нас был, рекомендует нас свои знакомым.
А как ты отдыхаешь после работы? Силы восстанавливаешь?
А: (Смеется) Отдыха у меня мало. Дома двое маленьких детей, которым тоже нужно мое внимание. Но люблю смотреть сериалы и читать книги. И уже несколько месяцев по вечерам, когда дети ложатся спать, хожу на тренировки по боксу. Там снимаю усталость и стресс хуками и апперкотами.
В: Я вижу множество наград у вас на стене: медали и кубки. Что это?
О: Это результаты моих марафонских забегов: я много лет бегаю марафоны и полумарафоны. Но это так, для собственного здоровья.
В: А я вас видел в одежде древнегреческого воина. На плакате, который висел раньше в «Олинеке». Вы бегаете марафоны в доспехах?
О: (смеется). Да, да. Со щитом и копьем в руках. Я не шучу. Этот плакат — реклама Спартанского Фонда, который я возглавляю.
Никто не знает заранее, что у него будет ребенок-инвалид и не готовится к этому. Рождение такого ребенка — всегда поворотный момент в жизни каждой семьи. Чаще всего, один из родителей должен уйти с работы, а другой — работать за двоих. Это очень сложная проблема, потому что, к сожалению, семьи с детьми-инвалидами предоставлены сами себе. Воспитание такого ребенка — это настоящее испытание для родителей. Трудно вести нормальную жизнь, эмоционально разгружаться. Для меня спасением стал бег после работы. Вначале я просто хотел сбросить несколько лишних килограммов, потом пробежать первые 10 км, затем пробежать первый марафон. Бег на длинные дистанции — скучный, но это также и время, чтобы расслабиться, предаться раздумьям. Через 75 марафонов, во время которых я все думал, как бы помочь дочери и другим детям, я пришел к выводу, что нужен благотворительный фонд. Так возник «Фонд Спартаны детьям» (это его польское название). Я его глава, и зовут меня Леонидас (смеется). Мы бегаем марафоны, одеваемся в легендарные спартанские костюмы и делаем это ради детей-инвалидов. Нам всегда удается собрать для них немного денег. Для нас это развлечение, а для них — реальная помощь.
